Здравствуй, Сергей.
У нас всё хорошо. Или, если хочешь, нормально. За время твоего отсутствия не случилось практически ничего, о чем тебе обязательно следовало бы знать, так что это письмо – не более чем формальность. Мы немного пообщались с местными жрецами различных второстепенных культов, но ничего особо интересного. Никакого контакта с делами минувшими, никаких «теней прошлого». Настроение у меня в порядке, нахожусь в здравом уме и твердой памяти – хоть завещание пиши. Но нечего мне и завещать-то, честно говоря.
Мы тут много ходим пешком, много перемещаемся по местности. Местность здесь, Сережа, не слишком романтичная. Тебе бы не понравилось. Болотца, редколесье на обедненных почвах. Зверь очень пуганый, практически не показывается. Грибов вот только много.
Как я уже писала, все эти дни я пребываю в ровном, уравновешенном состоянии духа. На меня иногда находит своеобразное спокойствие, прозрачное и тихое, когда я начинаю видеть больше, чем вижу обычно. Интересно – упадет по особому солнечный луч, и всё окружающее становится плоским и ненастоящим, как декорация в нашем школьном театре (помнишь, как Салтык ее таскал и нечаянно опрокинул на тебя, всю целиком?), а из-под нее проглядывает настоящий пейзаж, совсем другой. Теплые, залитые солнцем лужайки, молодые дубравы, прозрачные сосновые боры… Между деревьями – маленькие каменные замки, точнее, домики, похожие на замки, с небольшими, но совершенно настоящими башенками… Это нельзя даже назвать городом в лесу – такое впечатление, что домики-замки составляют единое целое с лесом. В домиках живут странные мохнатые человечки ростом по колено, они, кажется, не делают ничего, только ходят друг к другу в гости. Как бы тебе описать, чтоб ты понял? Ну, скажем, в их домиках для каждой вещи, даже самой маленькой и неважной, предусмотрена своя полочка. Если, конечно, ты понимаешь, что я имею в виду (может быть, поймешь и объяснишь мне самой, когда вернешься?). Лесная жизнь идет своим чередом, звери и птицы живут, выводят детей, охотятся друг на друга – но всё это очень гармонично и без особых каких-то страданий. Смерть является естественным продолжением жизни, как сытость – голода.
Один человечек словно бы увидел меня и начал жестами зазывать к себе домой, но тут Толик (зачеркнуто) меня мы не пошли (зачеркнуто) ну тут трудно что-то сказать, это всё слишком просто, чтобы можно было об этом говорить. Не знаю, зачем я тебе обо всём этом пишу. Честно — у меня всё нормально, совершенно ничего не случилось, о чем стоило бы написать. Думаю, ты присоединишься к нам уже скоро, и поможешь мне в одном деле со жрецами одного печально известного культа. Нужно наводить здесь порядок.
Ладно, потому что всё равно не о чем писать, я лучше это письмо порву.
Пока, Сергей. Надеюсь, тебе снятся твои любимые сны.
Сережа, привет.
Ну вот, не знаю, с чего начать. Как будто сто лет не писала писем. Тебе-то уж точно.
Пишу вроде о нас, а получается, что о себе, любимой. Смешно? Мне – да. Хотя недавно было бы не до смеха. Ну ты понимаешь, ты же сам мне помог переступить через себя. А то, что там, снаружи, ничего путного не оказалось, это уж никто, кроме меня, не виноват. Да и я не виновата. Просто так сложилось. Никто же не мог предвидеть, что сложится всё – так.
Ну ладно, минута глубокомыслия прошла.
Что было сегодня? Сегодня мы встали довольно рано, и мне совершенно не хотелось выходить в коридор, зная, что там увижу. Но уже всё убрали и даже покрасили. Ничего не напоминало о вчерашнем.
Славик позвал всех к своему Громыке в храм – о чем-то он договорился вчера с комендантом. Это касалось и тебя. Мы взяли некоторые твои вещи и пошли на встречу. Потому я и решила, что должна обязательно написать тебе.
Вообще, Славка начинает мне нравиться. Он правда, в самом деле, растет. Я догадываюсь, чего тебе стоило вот так постоянно на него давить, но человеком он определенно становится. Дождешься – еще спасибо тебе скажет когда-нибудь. Как я, да.
А в плане человеческом растем мы все. Как-то незаметно мы стали настоящими, как в книжках, авантюристами. Можем решать задачи. Вот тебя еще найдем, и вообще будем герои.
Ну ладно, всё это раздумья. У меня сегодня просто вечер выдался, так сказать, свободный. Вечер раздумий.
Вот, и пошли мы в храм Громыки. Опоздали минут на десять, а там у входа уже было несколько отрядов вроде нашего. Конкурс, что ли, решили они устроить. Так вот я тебе скажу – такой экипировки, как у нас, вообще ни у кого не было. Наверное, некрасиво так говорить, но по сравнению с нашим отрядом эти все выглядели – ну деревня деревней.
Толик у нас теперь реальный паладин. Так это работает – вроде ничего особенного человек не делает (прости, Толик), однако вокруг него всё хорошее становится как-то крепче, реальней. А нехорошие люди, наоборот, сдуваются как будто бы сами по себе.
Если говорить о Славке, то он умнеет. Ну я уже говорила, еще раз повторю. То есть, он же всегда был умный, а сейчас как бы научился этим умом пользоваться. Кажется так. Хорошо бы, конечно, чтобы правда.
Ну вот, пришли мы к храму – красивый, полностью бревенчатый, очень старый. Нас, конечно, пустили без очереди. Комендант, грустный такой дядя, с каждым поздоровался за руку, а потом отвел Славку в сторону и там с ним переговорил. Возвращается – рассказывает. Нас, говорит, отправили принести Яблоки Боли. Как принесем – будет большой разговор.
Еще он отдал коменданту некоторые твои вещи, на опознание. Тамара что-то от себя положила, не знаю, зачем. Комендант сказал – в любом случае всяких бродячих чудищ здесь стараются брать живьем, чтобы расколдовать, если что. Так что если тебя, чудище ты наше бродячее, поймают, ты сможешь опознать себя по вещам, а дальше уж мы тобой займемся, будь уверен.
Так мы отправились за Яблоками Боли. Знаешь, иногда мне кажется, что мы – это то, что осталось, когда нечто подлинное ушло. Просто какой-то осадок судьбы, ни на какую настоящую жизнь не способный. Я очень тебя люблю, хотя даже не понимаю, в каком смысле.
В любом случае, все мы скоро увидимся.
Приветствую, Сергей.
Сегодня мы, наряду с несколькими отрядами авантюристов, взяли на себя обязательство выполнить непростую задачу для храма Громыки в Нижних Котлах – достать и принести некие Яблоки Боли. Среди наших конкурентов числится и отряд Горшкова, что наводит на определенные мысли по поводу чувства юмора у Судьбы. То есть, оно присутствует, но развито не настолько тонко, чтобы нам был с этого какой-то толк. Если ты понимаешь, о чем я.
Зачем Слава подписал нас на эти «Яблоки Боли», я сразу и не понял. Точнее, не понял я, какова будет наша награда. Потом, впрочем, уже по дороге, Слава всё объяснил подробно. Успех в получении Яблок Боли даст нам преимущество в следующем тендере – на нейтрализацию некоего Охотника. Почему мы не можем пойти на Охотника самостоятельно, без всяких сложностей, мне пока непонятно. Факт остается фактом: комендант Кондрат ищет, кому доверить задачу изловить и обезвредить Охотника; и эти Яблоки, чем бы они ни были, должны сыграть.
Поставлена была задача интересно – нам дали карту с проложенным маршрутом (всем, кстати, одинаковую), а дальше – сами разбирайтесь. Вячеслав еще хотел задержаться, поискать какую-то информацию, но мне было ясно: никакой информации он не найдет. Раз я даже такого названия не слышал – Яблоки Боли – то он точно не найдет ничего. В общем, наскоро собрались и пошли.
Погода была, доложу я тебе, ужасная. Тут вообще что-то нехорошо с погодой. Какая-то котловина, причем котловина влажная. То дождь, то роса поутру, то солнце – получается в результате то ли парная, то ли кисель. Дышать нечем, двигаться тяжело. В общем, опять все с ног до головы мокрые, жалкие и злые.
Вообще-то, строго между нами, Слава меня уже просто извел. Я начинаю понимать твое к нему отношение. Он, кстати, стал очень хорошим воином, без всяких оговорок. Но это его деревянное высокомерие в сочетании с нежностью и ранимостью… Сам он, главное, совершенно не заботится о том, чтоб хотя бы не действовать нам на нервы. Но его самого попробуй только задень – сам знаешь, что начинается. В общем, нам всем тебя очень не хватает.
Мне, кстати, пришла такая мысль в голову. Что, если здешний край стал своего рода «свалкой судеб»? Учитывая все обстоятельства, это было бы вполне вероятно. Стекается сюда отовсюду всё недобитое, недожившее, и давит сверху. А тут еще Охотник. Знаешь, что такое – Охотник? Мне тут порассказали. Убивает на расстоянии. Всех. То есть вообще всех. Кого видит – того и убивает. Скрыться от него непросто, к себе не подпускает. А бродит он тут не пойми сколько лет. Можешь себе представить, сколько живности всякой он успел перебить? В общем, тут – полная каша из возможностей, и все какие-то потрепанные, вторичные – полная противоположность тому, что мы видели в Белых Столбах, которые тебе так понравились.
В общем, шли мы по этому маршруту почти весь день, дотемна. Нападали пару раз какие-то мертвецы – разбросали их по лесу как корм. Скучно. Встретили большую, шесть человек, группу наших конкурентов. Они пытались что-то бычить, но мне удалось уговорить их поберечь здоровье. По правде говоря, Славика нашего уговорить было сложнее.
Одним словом, настал вечер, и застал он нас в болотистом таком редколесье. Среди деревьев виднеются кирпичные полуутопленные башни с крышами-трамплинчиками. Выглядит это довольно дико – словно лес тонет в болоте, а навстречу ему растет город с башнями. Или, кстати, наоборот, что, как помнишь, «тоже вариант».
Устал я, Сергей, очень я устал от всего этого. А ведь ничего еще даже и не началось толком.
Серый!
Я обещал тебе рассказать одну историю. Вот, пользуясь случаем, постараюсь изложить в меру сил.
Итак, преамбула.
Наступило первое августа, и местное население дружно встрепенулось. Мирные жители начали выкапывать мечи и топоры и отряхивать с них ржавчину. Друг с друга, кстати, тоже. Охота на Охотника – это местный вид спорта, и не принять в нем участие – значит, пропустить самое важное событие года. Причем, что характерно, за результат все всё прекрасно понимают и не очень-то волнуются.
Подписались на это дело и мы. А что? Опыт не лишний, уж по любому. Да и надо как-то время скоротать, пока основной сюжет не продвинется. А куда он без тебя-то? Вот и развлекаемся.
Чего уж Толик с девочками думали обо всём этом – про то мне неведомо.
Ну да ладно, преамбула всё. К делу.
Несколько групп из числа местной самодеятельности мы отправили по домам одним только видом своим. С двумя пришлось поговорить, причем я в основном говорил, а Толик хватал меня за рукав и качал головой. Ну что, это тоже нужно. В общем, прошли мы по маршруту до самого что ни на есть конца. И что ты думаешь – никаких тебе яблок!
Да, что такое эти «Яблоки Боли», нам тоже не объяснили. Сказали, объяснение само по себе станет ключом. Ну что ж, это, по крайней мере, логично. Любопытно, что и местные ничего об этих яблоках не знали, я справлялся. Просто, говорили, висят где-то яблоки и болят. Где, как, почему, кто их видел, в одном ли это было месте, в разных ли… и сильно ли болят они в начале августа, когда нормальные яблоки – как горох… словом, непонятного много.
Ну, дошли мы до конца маршрута – сначала по просеке, затем просто по технической тропе, потом – по болотцу на каких-то руинах, с засечками на редких деревьях. Ну – чисто как в школе просто, я еще вспомнил, как ты в бочажок наебнулся, когда тебя развели на «перейти по бревнышку». Только с нами Крысы Николавны не было, слава богу, только поэтому никто не заблудился и не начал паниковать. И жалко, я уже губу раскатал на какое-нибудь яркое зрелище.
В общем, сели мы на бревно, и думаем. А тут и комары, и птицы какие-то орать начали, и булькает что-то в болоте – в общем, ночевать неуютно, выбираться стремно, а делать решительно нехуй. Такая вот диспозиция. Запалили какой смогли костерок, что дальше делать – непонятно. Сидим, ждем озарения. И тут я вижу – Тамара ожесточенно рвет бумажку, в которой полчаса что-то писала, рвет так вот по-бабски, на мелкие-мелкие кусочки, сухо, зло. Потом встает и, ни говоря, ни слова, чешет прямо в болото. К огонькам.
За ней, конечно, Роговской. И я. И Антонова где-то сзади. Семеним за ней и что-то все причитаем, каждый свое. Вода почему-то ледяная (ключи, что ли?), сапоги, конечно, мокрые, про себя думаю: догоню – убью. Но что-то никак не догоняю, вот что характерно.
Огонек костра, кстати, из виду пропал буквально через минуту. То есть не совсем пропал, а смешался с остальными. Оборачиваюсь и про себя думаю – ночью мне отсюда не выбраться. Если что, придется ждать рассвета. По колено в воде. И вонь еще та.
Так что пошел вперед, за Толиком. Какие были варианты.
Шли мы – ну, не сказать, чтоб очень долго. Часа полтора точно. Может, даже и меньше. Когда идешь в темноте, чисто на звук, время словно и не идет. Мы, давно еще, ходили так с эльфами. Шаг, другой, и вот уже кажется, что нет деления на «я» и «мы», и просто что-то идет в темноте, какой-то сложносочиненный процесс. Внутри этого процесса время как будто замирает, некому его отсчитывать. Только вдруг раз – и пришли, и утро уже.
Но утро это там, а здесь как было темно, так и осталось. Денисова только в какой-то момент остановилась, и мы разделились, снова став как бы по отдельности. Тьма – хоть глаз коли. А впереди, бля буду, кто-то ходит.
То есть, не поймешь, кто, не поймешь, далеко или близко – но видно, что ходит. Чувствуется. Я в темноте не очень, ночное зрение нам подключить никто из баб не догадался, но чувствую как бы, что ли, плечами – там он, впереди.
Какой? Вот представь себе кабана, здорового такого секача, но больше, раза в два, наверное, больше. И еще на длинных таких узловатых ногах, что твой лось. Ну, короче, нечто среднее между кабаном и лосем, ростом с лося, но еще гораздо массивнее. И вот такое там впереди – ходит, причем ходит осмысленно, как будто патрулирует свою территорию. Мне это сразу не понравилось.
Во-первых, думаю, как это так – видно его? И ведь не видно даже, а чувствуется, что оно там есть, словно оно всю реальность продавливает весом своим. Ленка в меня сзади уткнулась и в шею дышит – боится. А это, впереди, пересекло нам дорогу и медленно удаляется. И всё равно не понятно, сколько до него – двадцать метров или двести. Понятно только, что оно там есть и ходит, причем, что приятно, удаляется.
Несколько минут – и его уже не видать. Наши впереди стали переминаться с ноги на ногу – отпустило немножко. Рассказываем друг другу, кто что видел. Да все примерно одно и то же видели. Но Денисова молчит.
Ну, говорю, вперед?
И тут началось…
Ну, продолжаем разговор. Наверное, у тебя могут возникнуть вопросы – из каких соображений я поставил в авангард Денисову, учитывая, что у нее были очевидные проблемы непонятного характера, причем, положа руку на сердце, проблемы явно прогрессирующие? А из таких же, из каких мы в Белых Столбах положились на Антонову. Пусть проблемы сами и ищут решение. В здравом уме тут вообще ничего не разберешь. А тут – явно ее территория. Пусть, думаю, разбирается. Хотя, должен признаться, за несколько часов ходьбы по болоту в кромешной тьме я был близок к тому, чтобы пожалеть о своем решении.
Потом – это. Я так понимаю, это и был тот самый Охотник. Прошел он далеко, и нас, к счастью, не заметил. Но выглядел он, прямо скажем… не как что-то, на что можно в здравом уме пойти поохотиться. Опасная, очень опасная тварь. Опасней даже того колдуна-утопленника, который чуть не поймал нас в лесу вчера. Ну, об этом еще будет разговор.
Едва Охотник скрылся – нас атаковали. Как они могли подобраться к нам так близко, что никто из наших не среагировал – загадка. Будем эту загадку решать, когда выберемся. Больше такого повторяться не должно. Атаковали нас метров с пятидесяти – несколько жрецов, похожих на друидов, уже стояли в круге и что-то колдовали. Мы едва успели обнажить оружие – всё случилось слишком быстро. Светящееся ядом серо-зеленое облако надвинулось сразу отовсюду, чавкнула земля – и Денисова уже лежит, бьется в конвульсиях, Славик буквально на четвереньках отползает куда-то во тьму, и на ногах остаемся только мы с Ленкой. Она сразу же что-то читает массовое, я выставляю всю защиту, что есть, но чувствую – поздно. Почва вдруг становится совсем топкой, отовсюду бьет запах гнили, свистят пращи, в нас летят камни… Ну, камни, конечно, хер бы с ними, хотя меня немножко задели, но сама земля не держит – словно бы из-под ног исчез сразу весь дерн, осталась только илистая мазня. Пригнувшись, я бегу вперед с топором наперевес, понимаю – глупо, а что делать? Тут и Славка из темноты выскакивает и сближается с друидами. Те, не будь дураки, бросили свое заклинание, и врассыпную.
Нет, отдышаться нам не дали – лишь только мы выбрались из круга гнили (Тамару пришлось тащить, ей досталось больше всех – профессиональная уязвимость, что ли), отовсюду поперли какие-то кусачие животные с хорошего пса размером. Не настоящие, мертвые животные. Пока мы отмахивались, встав в три угла, друиды собрались и снова завели свое колдовство. Вот где бы ты нам помог своими огненными стрелами и шарами…
И тут, в самый разгар веселья, на Денисову что-то нашло. Она, будучи в центре защитного нашего треугольника, схватила нас со Славкой за руки и потянула на себя; мы, чтоб не завалиться, сгрудились, тут она на нас еще и Антонову, визг, ругань, ничего не поймешь, куча-мала, странные вспышки света…
И в этот самый момент я понимаю, что нахожусь уже где-то совсем не здесь.
Ладно, Сережа, еще пару слов – все равно нечего делать, да и тебе, наверное, тоже скучновато там, где ты сейчас находишься. Мы в очень странном месте. Вокруг – пологие холмы, поросшие молодыми дубовыми рощами; неистово сияет луна, ветер перебирает травы. Звенят цикады, перекликаются ночные птицы. А звёзд на небе!..
Тамару Денисову, я тебе скажу, не узнать. Здесь и сейчас она мне почти нравится. Было в ней в последние дни что-то… как будто внутри нее что-то состарилось, умерло, протухло, и время от времени выглядывает. Неприятно, одним словом. А тут – просто как будто нормальный человек, такая расслабленная, светлоглазая. Смеется с этим шерстяным чудиком, как ни в чем не бывало.
Сперва-то мы их напугали, они попрятались в свои домишки, а теперь осмелели, высовываются и глазеют. Дома у них чудные, словно каменные башенки выросли из земли среди деревьев, да и сами они – то ли бывшие люди, то ли будущие люди, не поймешь. Волшебные какие-то существа, но в очень хорошем смысле, не чета тем, что в Белых Столбах, ну ты помнишь. Чирикают о чем-то с Денисовой, а она как будто бы их понимает.
Да, Тамара Денисова здесь, что называется, во плоти. А вот мы, все остальные твои друзья, как-то не совсем. Или даже совсем не.
Мне очень странно об этом говорить, но мы здесь – грибы. Что-то есть странное в том, что гриб пишет письма товарищам, не так ли? Да я и не пишу ничего – просто болтаю с тобой, Сережа, про себя. Как и давно привыкла.
Им повезло, что нашла их Олеся Есаулова, а не кто-то другой. Еще им повезло, что Олеся буквально вчера (на самом деле четыре дня назад) читала трактат гроссмейстера Леонида Колоскова об искусстве маскировки. Как это нередко бывает, древний документ содержал прозрачные, доходчивые объяснения некоторых магических процедур вперемешку с вещами непонятными, темными, дикими. Но было тут кое-что даже по меркам старых дореформенных трактатов – недостоверное. В частности, гроссмейстер Колосков утверждал, что скрываться лучше всего… в грибах.
«Грибы суть явление, неподвластное науке и науку презирающее», — откровенничал Колосков. — «Считают даже, что грибы являются поздним изобретением временных демиургов, решивших тем самым выказать неуважение к гармонии живой и неживой природы, поставив под сомнения основополагающие принципы классификации организмов. Едва ли это следует воспринимать буквально; тем не менее, факт: логика царства грибов противна научному укладу. А значит, при необходимости сокрыть явление или самого себя, грибы являются безупречным убежищем. Постигнуть царство грибов рассудком человека невозможно, а значит, и упорядоченный поиск в этом царстве столь же неисполним. Так что прятаться, определенно, лучше всего среди грибов: там если найдут, то лишь случайно».
Олеся дала бы голову на отсечение: утверждение малоизвестного гроссмейстера носило лишь умозрительный характер; о том, как именно следует прятаться в грибах, Колосков ничего не писал, надо думать потому, что не знал. И всё-таки тема не шла у нее из головы. Волей-неволей Олеся, глядя на очередную семейку грибов, прикидывала, как бы среди них спрятаться, и как может выглядеть человек, спрятавшийся среди грибов. Выходило – никак. И невозможно. И вообще. Но она всё равно примеряла эту возможность на каждый новый гриб, а грибов тут, в приболоченном лесу у подножья Трубных холмов, росло видимо-невидимо.
…Наверное, таких совпадений всё-таки не бывает. Но когда глаза Олеси наткнулись на мшистый склон придорожной канавы, усыпанный маленькими ядреными козляками, что-то болезненно и тягостно стрельнуло внизу живота, и она остановилась, пережидая внезапный приступ, и стояла, не сводя глаз с новых грибов. Откуда-то снизу, из больного закутка организма, всплывала уверенность, что эти грибы, хотя бы некоторые из них – на самом деле люди. Боль отступила на второй план, и Олеся стояла, тяжело дыша, стояла и улыбалась, не зная, что делать со внезапным своим открытием, что делать и как поступить.
— Доброе утро, — сказала она грибам, так, как будто бы они могли ее слышать.
Грибы, конечно, ничего не ответили ей.
— Я знаю, кто вы такие на самом деле, — продолжала она не столь уверенно, потому что на самом-то деле, конечно, не знала. Да и вообще… стоять под сосной и разговаривать с грибами… видел бы это Павлик…
— Хватит уже прикидываться грибами, — произнесла Олеся громче, топнула ногой и рассмеялась, хорошо представляя картину со стороны. Смеялась она, впрочем, рано. Как-то незаметно она оказалась в кольце хорошо вооруженных людей. А потом и на земле, с мечом у горла.
Вот так вот и бывает, медленно и печально подумала она. Как обычно в минуту опасности, она увидела мир как будто бы со стороны — себя, русую девушку с простым и чистым лицом, прижатую к земле, в окружении четверых противников. Ищи, но осторожно – вдруг найдешь…
К счастью, в этот раз пронесло. Угроза навалилась, жарко храпя, на считанные секунды, а потом воины, засевшие в грибах, изумленно заозирались, словно не понимая, где находятся, и расступились; блондинка в парадном облачении храма Алены помогла Олесе подняться. Лишь вторая девушка, миниатюрная брюнетка в неброском охотничьем костюме, смотрела на Олесю тяжелым взглядом врага, но это уже было, конечно, не так страшно.
— Я прошу прощения, — произнес не без смущения один из воинов. – Мы только что из боя, не успели сориентироваться. А тут уже день…
— Ну, теперь-то сориентировались? – довольно дерзко отозвалась Олеся, скорее от растерянности, чем специально. – Я могу идти?
Воины словно бы уменьшились от смущения; уходить Олеся, конечно, не собиралась, по крайней мере, просто так, не выяснив, как оказались в грибах эти люди, но ей было важно знать – смогла бы она уйти, если б захотела, или нет.
— Не задержитесь еще на пару минут? – после несколько неловкой паузы осведомился воин, попросивший уже прощения. – Нам бы хотелось понять, где мы находимся. Когда был бой, стояла ночь… и дело было, как я понимаю, в болоте или что-то типа…
Олеся огляделась, выискивая следы ночного конфликта. И действительно: совсем неподалеку виднелась большая бурая проплешина, метров пять в диаметре – такая, какую может оставить, например, «круговерх» Ночного Директора. Больше ничего особенного видно не было – старая, едва приметная дорога, обрамленная травами и мшанниками, беспорядочно разбросанные кривые сосны и березки…
— Что вы тут делали, ночью-то? – спросила Олеся.
— Шли за яблоками боли, — охотно пояснил воин. – Сбились с дороги, надо полагать. Потом, уже в темноте, видели, вы не поверите, Охотника…
— От чего же, поверю… Ночью он сюда нередко забирается… И что же, вы попытались его атаковать, или что?
Рассказ путников ее, в общем-то, не удивил. То, что Ночной Директор несет свою службу в сумасбродной близости от Охотника, давно не новость. Но устраивать прямо перед носом этого абсолютного убийцы танцы с ворожбой и пантомимой – это, конечно, феерическое пренебрежение всеми нормами безопасности. Хотя, чего еще ждать от Ночного Директора? Дело свое делает, и ладно…
— Вам повезло, — сказала Олеся, когда рассказ подошел к концу. – Я даже не буду спрашивать, как вам удалось укрыться…
Это, конечно, интересовало ее больше всего на свете – не спугнуть бы!..
— Да я и сам не понимаю, — признался Анатолий. – Тамара, это ты нас так интересно спрятала?
— Может, и я, — голос охотницы прозвучал напряженно и тускло. – Но это случайная удача, этого не повторить.
Жаль. Олеся почувствовала, что, скорее всего, ничего от Тамары-охотницы не добьется. Та мрачнела и надувалась прямо на глазах, чем-то напоминая старую рыбу, выброшенную на чужой берег.
— А хотите посмотреть на Охотника днем? – спросила Олеся.
Все, конечно, хотели.
— Тогда пойдемте со мной. До нашего лагеря минут пятнадцать ходьбы. Не бойтесь, днем тут вполне безопасно. Если, конечно, не считать Охотника. Но сюда он не сунется.
По дороге продолжали знакомиться; попытки выведать что-то о происходящем Олеся пресекла, хоть и не без сожаления. Чужакам, конечно, хотелось знать много; намерения у них, судя по всему, были вполне добрыми, и так хотелось выложить им сразу всё… однако Олеся прекрасно понимала, знала уже на своем горьком опыте, что именно в таких ситуациях следует держать язык за зубами особенно крепко. С добрыми намерениями здесь можно наломать таких дров…
А через минуту уже пришли. Между холмами открылась небольшая ложбинка, в которой со всем полевым комфортом расположился штаб Партии Жизни. Курился костерок, смеялись и болтали студенты, не занятые в патрулях; вожатых видно не было. Зато чуть поодаль был разложен Терновый Круг, а в Круге том томилось пятеро пленников. Причем пленники-то оказались кое-кому знакомы!
— Так-так, — с подчеркнуто грубой иронией в голосе произнес высокий воин мужланского вида, имени его Олеся не запомнила. – И тут они.
— Да, встречи наши превращаются в рутину, — согласился Анатолий. – За что вы их?..
Олеся пожала плечами. Всё произошло без нее.
В лагере, наконец, заметили пришельцев. Дергаться никто не стал – Олеся Есаулова пленницей не выглядела. Однако оживленные разговоры поутихли.
— Вот, людей ночью атаковали, — пояснила Олеся. – Это участники вчерашних игрищ… яблоки боли искали, да?
— Верно, — согласился Анатолий. – А вот эти друзья, они, что ли, тоже?
Выяснили и про друзей. Они, оказалось, на рассвете попались патрулю Севки Круглова; слово за слово, добром идти в лагерь отказались, пришлось усмирять. Заодно и Терновый Круг ставить попрактиковались, а то когда еще получится… Так что, пока не подойдут вожатые, придется этим тут посидеть. До выяснения обстоятельств, как это говорят.
— Ну, пойдемте Охотника смотреть, — напомнила Олеся, когда разговоры пошли по второму кругу. – Где еще такое увидите?
Сказано – сделано. По потайной тропинке, едва заметной среди кочек, поросших всклокоченной, слегка уже пожухлой травой, начали подниматься на холм. Олеся первая, затем группа Анатолия, а чуть поодаль, на благоразумной дистанции – три человека из патруля Круглова, с Севкой во главе. Потому что хоть и мирными выглядят гости, а случаи уже бывали…
Каких-то десять минут спустя были уже на вершине холма. Со смотровой площадки вид открывался обширный, но не слишком радостный: внизу расстилалась бесплодная травянистая равнина с редкими остовами деревьев, а дальше, километрах в пяти к юго-западу, взгляд упирался в черную стену леса. Несколько минут Олеся изучала местность, пытаясь отыскать вдали знакомую грузную полузвериную фигуру, а затем взгляд ее сам собой скользнул вниз, к подножью холма, и там…
— Падай! – успела выкрикнуть она, и утоптанная земля с редкими травяными вкраплениями сама собой прыгнула ей в лицо – так сработали рефлексы. Спутники ее промедлили, и напрасно: снизу, из долины, донеслось предостерегающее шипение, и миг спустя грянул гром. В воздухе что-то жирно прожужжало.
— Он же лезет сюда! – воскликнула Елена Антонова, и голос у нее был обиженно-недоверчивый, словно Охотник лично ей дал клятву, что на верх лезть не будет.
— Не залезет, лежи тихо! – зарычала Олеся, и все послушно уткнулись лицами в землю.
— Это каким-то образом должно помочь? – интеллигентно поинтересовался Анатолий, не поднимая, впрочем, головы.
— Должно… да он уйдет сейчас, не ссыте. Никого не задело?
Раненых не оказалось. К счастью, Охотник успел выстрелить лишь раз. Да и не особо хорошо он целился в те моменты, когда пытался вскарабкаться по склону холма.
— Ну всё, можно вставать, — послышался голос Севки Круглова. Олеся досчитала про себя до двадцати шести и медленно выпрямилась во весь рост.
Охотник уходил. Его грузная, ни на что не похожая фигура мерно переваливалась метрах в восьмидесяти от смотровой площадки. Хищно заостренное рыло всё еще слегка дымилось после недавнего выстрела.
— Повезло, что он снизу вверх не умеет целиться, — прокомментировал ситуацию Круглов.
Помолчали; путешественники напряженно смотрели вслед уходящему Охотнику, будто чего-то от него ждали.
— Вот он какой, орел наш, — с легкой грустью в голосе продолжал Севка. – На ровном месте попадешься – верная смерть. Только вот в сумерках он хреновато видит, и тумана не любит, а если всё-таки учует, то уже не отстанет, пока не всадит в тебя заряд. Спасшихся мало.
— Думаю, можно было бы попробовать атаковать его в сумерках, — задумчиво произнес Анатолий. – Мы могли бы составить…
— Нет, — отрезал Круглов. – Вы не поняли. Хорошо, что мы с вами встретились, иначе опять случится беда, как будто мало их здесь. Думаете, зачем мы тут?.. С какой целью?
— Охраняете этого от нас? – деловито, никак не выдавая удивления, уточнил Анатолий.
— Именно, — согласился Круглов. – Не только от вас, конечно, а от всех, кому могло бы прийти в голову прославиться таким образом, или совершить великий подвиг, или просто покуражиться… И, еще надо сказать, охраняем мы Охотника от тех, кто придет за ним днем. От ночных гостей охраняют его совсем другие люди. Вы, должно быть, уже в курсе…
Круглов не любил такие разговоры. Когда ему, со своей стороны, всё совершенно ясно, а собеседникам не ясно толком ничего, и вся беседа сводится к тому, чтобы статус-кво сохранился, чего бы ни было сказано… Ладно, если с той стороны – напряженные лица, и каждое слово приходится помногу взвешивать, соизмерять с другими словами, и лишь затем… Но когда болтаешь с ними, как с приятелями, и поневоле проникаешься их чаяниями, их нуждами, и всё равно необходимо лавировать, говорить много, не говоря толком ничего, размазывать, путать, мять, врать, когда можно было бы просто раз, и всё…
Нет, вскрываться перед первыми встречными, конечно, нельзя. Какими бы своими они ни выглядели. Тем более, послал их комендант Кондрат. Тот самый, который тоже свой в доску для всех, с кем имеет дело… а с духовником со своим как обошелся? Все же это знают.
И что там новая за история с тем, чтобы изловить и обезвредить Охотника? Первый же вопрос — а почему, раз он такой свирепый и грозный, его просто не убить, ведь это, чисто умозрительно, должно быть проще… Ненужные, совершенно ненужные появятся вопросы…
Как объяснить, что Охотника убивать нельзя, ничего при этом не объясняя? Даже намека нельзя – что нельзя, ибо следующий вопрос будет – а почему нельзя, и как только мысль пойдет в этом направлении, истина, не такая уж и невероятная, вскроется, или того хуже – вместо правды подвернется какая-нибудь выдумка, и чем страшнее она будет, тем охотней в нее поверят, а страшных выдумок, идеально подходящих к любому случаю, можно наслушаться сегодня в каждом кабаке за один только вечер. И даже никакой «официальной версии» на этот счет не запасено, потому что любую официальную версию можно исследовать и опрокинуть в два счета…
Говорили о лосях и кабанах, о зайцах и о медведях, о грибах немного поговорили тоже; Круглов жаловался, что много Охотник стреляет зверя, а зверь тут иногда заходит с севера — глуповатый, непуганый; стреляет и забывает, а последствия разгребать кому? Патрулям Партии Жизни и разгребать – вот и ходим, высвистываем и выпеваем застрявшие в промежутке маленькие жизни зверей и птиц, чтобы освободить их от необходимости скитаться незнамо сколько времени в миру, ставшем для них, мертвых, чужим и бесплодным, но почему-то, по какой-то странной причине, никак их не отпускающим…
Здесь – очень вовремя – грянул вдали выстрел, и трое патрульных деловито поднялись и зашагали в сторону предполагаемого смертоубийства…
Да не Охотника мы охраняем, рубил Круглов, и Ночной Директор охраняет не Охотника – место мы охраняем, понятно вам, место, чтобы вы своей мучительной смертью не сделали его еще менее пригодным для жизни. Всё здесь пропитано смертью, и обрывки несостоявшихся судеб сплетаются в небе над Нижними Котлами так, что не видно за ними и звезд самих, одни лишь горящие точки в небе. Севка жестикулировал, и видел, что слышат его не только гости из Хамовников – слышат и пленники в Терновом Кругу, слушают с раскрытыми ртами; слышат и ребята у костра, и Олеся Есаулова слышит и хмурится, ну и ничего. Здесь не место грязной бестолковой смерти, если здесь убивать – то только по правилам, а Охотник – одно слово что Охотник, а сам правил не знает и последние почести убитому человеку или зверю оказать не сможет и не захочет…
Еще несколько человеческих смертей, говорил Круглов тише, показывая, что справился с волнениями, еще… ну, десяток, несколько десятков от силы – и всё тут непоправимо изменится, или нет, вру, меняется тут всё постоянно, будет хуже – изменения вступят в силу и станут единственно верной реальностью. Вы правда этого хотите? Нет, люди издалека приходят и хотят, конечно, разного – кто прославиться, кто подвиг совершить, кто разбогатеть… кто просто нашкодить… Вы, я вижу, здесь по добру, это не пустой базар, я правда это понимаю, с теми подонками в Круге разговор у нас будет особый, но вы-то другие. Так вот – единственно верное добро, которое вы могли бы тут сотворить, это не лезть в ситуацию с Охотником, просто пройти мимо. Вы поймите, это всё тянется уже тридцатый год, и нет такого средства, которое не было бы испробовано. Эффект один: становится хуже. Даже когда, казалось, хуже некуда. Так что – имейте милосердие. Не вмешивайтесь. Идите, собирайте свои яблоки боли. Да полно их тут. Только где – не скажу. Это дело очень личное. Выставляйте своего болезного вперед – и пусть ищет, а вы за ним. Но только глаз да глаз, рискует совсем потеряться в этом своем неврозе…
Ну вот, вот, тропинка, вот лес, идите себе медленно, и пусть у него болит. Давайте только пообедайте с нами? Да ну что, не вопрос. Вы правда от Ночного Директора в грибах спрятались? Олеся мне шепнула уже. Молодцы вообще. Рассказать не хотите, как?.. Да ладно. Ее вообще жалко немного, как будто жизнь проходит мимо. Так ищет всяких тайн, и всё не складывается. Недавно нашла корень человека, и ничего, перехватили у нее из-под носа. Встречала два раза Доброго Дедушку, но и он ее ничем своим так и не удостоил. Теперь с вами… Да я понимаю, тут болтать особо не будешь, даже не потому, что секрет.
Директору лучше не попадайтесь. Его патрули пленных не берут. Вообще, мы на самом деле на ножах с ними. Не рекомендую контактов, это реально очень плохие люди, без всяких оговорок. Но вот, одно дело делаем. Смирились. И вы смиритесь.
…Отобедав, гости собрались, сердечно поблагодарили Круглова и компанию, стараясь не смотреть на скучающих в Терновом Кругу пленников, и зашагали в сторону чернеющей на северо-западе стены леса. Круглов долго смотрел им вслед. Вот вышел из ольшанника им навстречу Пашка, Олесин жених; издали казалось, будто раскланялись с ним, как со знакомым… верно, в самом деле показалось.
Вел отряд Анатолий, и не похоже было, что он в этой компании был самым страдающим. Не был он страдающим, только растерянным и каким-то опустошенным. Та, которую Круглов поставил бы во фронт, плелась, напротив, сзади, иногда отставая, заставляя себя ждать. То ли не поняли они, то ли не поверили, то ли решили охоту на яблоки боли прекратить.
Нехорошо выходит с этими яблоками. Странно. Почему комендант вспомнил вдруг про эти яблоки? Что, черт возьми, у него на уме? Зачем послал этих…?
А ведь он чуть было не проболтался. И потом еще, что тоже очень плохо, дал цельную версию происходящего. Которая, будучи вытащена на самое солнце, становится очень и очень уязвима…
А еще, что хуже всего, опираясь на эту версию, они могут наломать таких дров, что даже правда не принесла бы столько бед.
Убили бы их там сегодня, что ли.
Эх, до чего же некрасиво выходит…