Утром встали, не слишком рано, медленно собрались и пошли куда-то. Мне было всё равно. День мне предстоял очень тяжелый, и никого, кроме себя, в этом винить я не мог. Странно — сговариваясь с Виктором, был уверен, что покупка эта на неопределенное будущее; позже, оправдываясь перед товарищами, знал, что говорю только правду. А через полчаса лежал уже в полном и окончательном остекленении. Что ж это такое? Опять?..
Брели весь день по бугорчатой местности, кое-где поросшей кустарником и сосной, а иногда и голой, порой срезая по бездорожью; вечером же затеялась драка. Начинается это всегда ярко – как если с нечищеной картофелины полузабытья срезать толстый ломоть, обнажив желтовато-белый, влажный слой яростного присутствия. Только что брели, баюкая бессвязные вечерние мысли, а то вот – рассыпались в боевой порядок, мужчины азартно машут железом, кто-то стреляет, кто-то взывает к богам, а я стою чуть в сторонке, и прямо в моей голове загораются, вспыхивают нестерпимым и прекрасным пламенем огненные стрелы, одна за другой уходя в сторону противника.
Словом, именно так, как я себе это и представлял. За одним-единственным исключением: каждое мое заклинание сопровождалось коротким громким звуком. Или даже музыкальной фразой. В горячке боя, впрочем, это было не слишком заметно.
Бой затянулся минуты на три. Маленькие рукастые существа наседали, размахивали несообразно длинными копьями, выскакивали из темноты и кубарем выкатывались за пределы освещенного круга. Для них-то, на самом деле, было темно. Совсем темно. Мое заклинание «дружественного огня» висело над поляной уже очень долго, висело и наяривало плясовую мелодию на чем-то вроде стеклянной гармоники.
— Левый свободен! – взревел Салтык, покидая своего противника, изрубленного в кровавую кашу. Справа Тома Денисова, сменив охотничий лук на короткий, чуть изогнутый меч, отражала натиск вождя лесных гоблинов, в центре Роговской теснил двоих «гвардейцев». Эдгара уже не было видно: он преследовал вражеских лучников, те отступали вглубь леса, бросая стрелы почти не глядя. Антонова стояла рядом со мной и выглядела просто потрясающе.
На передовую вывернулось еще несколько гоблинов. Шаман меня беспокоил: как только он заводил свое колдовство, я бросал в него огненную стрелу. Она срывалась, как струна контрабаса, срывалась и вспыхивала ярким пламенем, разбиваясь о защиту противника. Стрел у меня оставалось немного; про шамана – не знаю. Сообразив, что скоро стану совсем бесполезен, я выхватил кинжал и ринулся через кусты, в обход сражения.
Салтыка сковали двое. Пока он прорубался, подмога, пришедшая к противнику по центру, поставила Роговского в непростое положение. Денисова своего противника, вражеского вождя, уже прикончила, и отступала, вновь доставая из-за спины легкий охотничий лук. Бой неумолимо перерастал в побоище.
Гоблинского шамана, бесстыдно изогнувшегося в своем ритуале, я зарезал без труда. Лезвие кинжала тяжеловато вошло в тело, но не так тяжело, как я ожидал. Вышло оно тоже без напряжения, хотя я не раз читал, что вынуть клинок из тела врага – это самое трудное, что только есть в ножевом бою. Вынув кинжал, я спрятал его в ножны и пошел.
Потом стало как-то нехорошо. Словно через толстое стекло, я наблюдал, как наши добивают сгрудившихся гоблинов, обыскивают трупы, совещаются и командуют отход. Впрочем, понимал я всё верно, обыскал тело убитого, нашел пару колдовских палочек и немного денег, и присоединился к группе. Всё темнело и темнело, хотя и казалось, что темнее уже некуда.
— Что-то хреновато он выглядит, — брезгливо беспокоился Салтык, указывая на меня. Я пожимал плечами, разговаривать не хотелось. Мы давно сидели у костра, что-то ели и пили, я тоже ел и пил, но мыслями был далеко. Да и не было у меня никаких мыслей.
— Сергей, ты вообще как? – заботливо спросил Роговской. Я опять пожал плечами. Как-то так. Нормально.
— Не трогайте его, пожалуйста, — вступился вдруг Эдгар. – Сергею нужно немного отдохнуть. Им это тяжелее дается.
После такого выступления даже мне, несмотря на всю замутненность, стало как-то не по себе. Однако от меня действительно отстали.
Это был лишь третий день с тех пор, как мы «чудом спаслись» из Заборья. Я говорил, что ничего нам там не угрожало, со мной никто не соглашался, даже Эдгар. Мы двигались на север по старой дороге, и вокруг нас рос сказочно красивый сосновый лес. Так или иначе, но цели своей мы достигнем, и пусть уж дорога ведет нас через лес – через такой лес! – как можно дольше.
Впрочем, были и неприятные моменты. Убивать своими руками мне не понравилось. Мне не было жалко этого гоблина-шамана, но всё равно было как-то не по себе. Вот чем я отличаюсь от того же, прости-господи, Салтыка, и почему та же, между нами говоря, Лена Антонова, всегда, если говорить по-настоящему, из нас двоих всегда выберет его. Надо будет зарезать – он и зарежет, с удовольствием или без удовольствия, но зарежет и никакой философии на этом не выстроит.
Не потому, что дурак. Не дурак он. Просто это ему не надо.
Может, главный дурак тут я.
— Я вот не понимаю, — сказал Салтык, обращаясь будто не ко мне. – Почему вдруг эти звуки? Или, ха, я один их слышу?
Конечно, мне давно было пора вылезать из кокона. Почему-то все мои заклинания стали вдруг акустически ощутимыми, хотя действие их вроде не изменилось. Что это – местность?
Едва ли. Но даже если это местность, с проблемой надо разобраться. Несмотря на тяжелое вытаращенное остекленение после дурацкой «порошковой ночи», которое я ловко маскировал под шок первого боя.
Проблема к тому же усугублялась тем, что Салтык начал издавать музыку, что-то типа негромкого «пум-прум» могучего духового инструмента. Звук, что характерно, раздавался вне всякой связи с происходящим.
— Пум-прум! – Салтык хотел вдруг еще что-то сказать, но раздалась музыка, и он нерешительно закрыл рот, как рыба.
— Кажется, какой-то побочный эффект, — нерешительно произнес я. Что ж, в коем-то веке у Славы появляется законный повод для претензий.
Все посмотрели на меня, и я ощутил – или придумал? – в их недоуменных взглядах некоторое уважение.
— А ведь в бою всё, что ты исполнял, издавало что-то вроде музыки, — догадалась Антонова. – И молнии твои, и освещение. И это, что ты в начале… Ты самым первым что сотворил?
Я честно попытался вспомнить. Стрелы, визгливые боевые вопли гоблинов, ростки ужаса, пробившиеся сквозь мутное стекло вчерашнего дурмана…
Отвага. Что же может наколдовать перепуганный маг, кроме отваги для всех?
— Слава, это в тебе говорит отвага, — сказал я, надеясь, что это прозвучит как остроумная незлая шутка.
— Ага, у меня тоже был какой-то похожий звук, но под конец драки исчез. Вроде. Или чуть позже. Это, значит, ты нам…
Толик закончил умозаключение уже про себя, посмотрел на Салтыка и ухмыльнулся. Тот молчал, явно не зная, как на всё это реагировать.
— Это скоро пройдет, на тебя, видимо, больше всех выпало, — произнес я с профессиональной уверенностью. – Или, как вариант, могу прямо сейчас расколдовать.
— Давайте лучше я, — вмешался Эдгар. Не дожидаясь ответа, он вскинул руки, что-то тихо сказал, и на нас опустилось облако влажной тишины. Я почувствовал, как в кошельке зашебуршились потревоженные заклинания. Всё колдовство растворилось, Салтык стоял польщенный и просветлевший.
— Вот и всё, — сухо сказал Эдгар. – Сергей, уделите мне пару минут наедине.
— Вы, молодой человек, безответственно себя ведете, — начал он, лишь мы отошли на несколько метров. – При всём моем к вам уважении, вы не настолько глубоко познали искусство, чтобы пытаться использовать подобные силы. Вы талантливы, у вас впереди многое. Предостеречь вас от необдуманных поступков я считаю своим долгом.
Я замешкался, пытаясь как-то аккуратно довести до его сведения, что я сам не понимаю, что происходит. Но эльф не был расположен слушать.
— В наше время, дорогой Сергей, подобные вам периодически встречались. Талант работы с такими… глубинами, или, быть может, вершинами, дается людям нечасто, и вдвойне обидно видеть, как он их губит. Их, а также всех, кто их окружает.
Так, теперь мне придется еще и оправдываться, причем совершенно непонятно, за что именно…
— Но такого… неуважения, — Эдгар старательно показал, что здесь уместен куда более сильный эпитет, — я не встречал никогда. А я, как вы, наверное, понимаете, прожил долгую жизнь. По вашим меркам – очень долгую. Я видел, как в трухлявые бревна заколачивали золотые гвозди с алмазными шляпками. Это я вам не для красного словца говорю, так оно было в действительности. Но по сравнению с тем, что вы совершили сегодня, это – детские шалости…
— Эдгар, да послушайте же! – я невольно повысил голос, и эльф осекся на полуслове. – Я вас уверяю, что совершенно не понимаю, о чем вы сейчас мне тут говорите. Вижу только, что у моих заклинаний появилось акустическое сопровождение. Откуда – не имею ни малейшего представления.
Эльф замолчал, как мне представилось, озадаченно. Я тоже молчал, стыдясь своей вспышки, а более – непонимания. В коем-то веке удалось что-то необычное, а мне даже не хватило ума понять, что и как.
— Я вам верю, — выдержав томительную паузу, произнес мой собеседник. – Я верю. Похоже, вы действительно случайно натолкнулись на что-то, с чем не обучены обращаться. Вы ведь не получили формального образования?
— Тула и Загорск, восемь семестров Университета, — обиделся я, не сказав, впрочем, что добрую половину обучения я прошел заочно.
— Вот даже как… Увы, судя по некоторым признакам, образование сейчас не то, что бывало. Впрочем, как и было предсказано… Ладно, Сергей, сейчас, я полагаю, не время вдаваться в детали, но при случае я готов поделиться с вами кое-какими знаниями из числа тех, что в мои годы студенты получали на втором курсе. Тем более, я уже обещал.
— Еще раз благодарю за предложение, которым с радостью воспользуюсь, — неуклюже поблагодарил я, ощущая себя деревенским идиотом. Нам пора было возвращаться к нашим, которые слушали наши возгласы, затаив дыхание.
— И я, наверное, погорячился, сказав, что вам посчастливилось прикоснуться к этим удивительным возможностям «случайно», — продолжал Эдгар. – Случайностям в таких делах не место. Заменим в нашей беседе «случайно» на «неожиданно», хорошо?
Конечно, хорошо.
— И помните одно. То, к чему вам довелось сегодня прикоснуться — не подумайте вдруг, что оно вам принадлежит. Не пытайтесь присвоить. Это сгубило многих. Мы просто посредники. Мы не послание. Мы посредники. Помните. Забыл — значит, пропал.
А направлялись мы, между тем, в Белые Столбы. Спор о следующем нашем пункте назначения завелся еще утром, в его процессе Салтык не раз багровел, на этот раз не на меня (я молчал, мне было плевать), а на Денисову; что-то между ним и Томой произошло еще давно, что-то почвенное и взаимопротивное. Конечно, логичнее всего было бы двигать прямо в Загорск, но наш путь не имел с формальной логикой ничего общего; Роговской, как старший по группе и единственный человек, озаренный вестью, долго отмалчивался, позволив всем переругаться (настоящий лидер!), а потом объявил: идем в Белые Столбы, через Щербинку. Почему? Потому что туда направился Горшков. Почему мы должны идти за группой Горшкова? Потому что должны. В Загорске мы не нужны с пустыми руками; чтобы получить ответы, мы должны задать вопросы. Горшков с группой — это и есть наши вопросы. Что это значит? А то, что нужно идти в Белые Столбы, хотя и не обязательно через Щербинку. Просто через Щербинку удобнее.
Ну, словом, пошли.
Дело было уже у самой развилки. На небе мучительно сияла луна, временами, впрочем, укрываясь за быстрыми облаками. Прямо – Загорск, дорога не самая ровная, но относительно спокойная. Направо – Щербинка, небольшой поселок, построенный при золоторудных шахтах, давно утративших всякое значение. Налево – непонятно что, очевидно, дорога к очередному разрушенному мосту, потому что ничего другого там не могло быть в принципе. Давно стемнело; почва здесь была каменистая, и сосны на ней росли живописно корявые.
— Я, конечно, рискую показаться назойливым, — произнес Толик, когда мы уже собрались сворачивать направо, — но почему-то не могу не обращать внимания на придорожные столбы. Обратите внимание – те же рожи, что и на разрушенной переправе…
— И та же, как я полагаю, лиственница? – усмехнулся я. Рожа, венчающая старинный столб с указателями, в лунном свете и в самом деле выглядела очень похоже. Хотя и не совсем той, что в прошлый раз. Немного другой она была, но, что самое неприятное, выражение на ней было точно такое же. Настолько же несовместимое с жизнью.
— Кстати, нет, не лиственница, просто сосна, и это здесь самое подозрительное…
Денисова внимательно рассмотрела столб и согласно кивнула. Нарастала какая-то дурная озабоченность.
— Одна и та же партия столбов, — сказал я. – Редчайший и очень показательный случай. Меня восхищает ваша наблюдательность, Анатолий.
— Ты знаешь, есть у меня опасения, что дело может быть несколько сложнее… Я вот тебе не говорил, а должен был сказать. Наше путешествие уже началось, и то, что предстоит нам в Загорске – всего лишь очередной этап, а никакое не «начало начал». Важные вещи происходят уже сейчас. А поскольку заранее никто не может знать, что важно, а что нет, важным следовало бы считать всё без исключения.
Я был вынужден согласиться, что это в каком-то смысле разумно. Согласился и Салтык, а Антоновой, казалось, было всё равно.
А Эдгар вообще не слушал: он внимательно изучал столб и делал вокруг него какие-то неопределенные пассы. Вид у него был заинтригованный и одновременно печальный.
— Господа, возможно, мое выступление снова будет неуместным, — деликатно начал он, — но столбы и в самом деле небезынтересные. Вопрос именно в серии. Раньше, в наши дни, такие «серийные столбы» отмечали своего рода входы в… иные пространства, будем говорить так. Причем входы, как бы это выразиться, наглухо заколоченные с той стороны. Скорее всего, при самых трагических обстоятельствах. Не исключено, что и здесь мы имеем дело с подобным феноменом.
— Интересно, может ли это иметь какое-то отношение к нам? – спросил Салтык, неумело изображая вежливый интерес.
Эдгар посмотрел на него очень внимательно.
— Мне об этом сложно судить, потому что я, к вашему сведению, не имею ни малейшего представления о целях вашего путешествия, — очень отчетливо произнес он. Мне стало слегка стыдно, да и остальным, судя по всему, тоже. Возможно, надо бы объяснить; но сколько всего придется объяснять!
И в первую очередь — даже не Эдгару, а себе.
После недолгих переговоров решили на ночлег не становиться (перекресток старых дорог, столб с перекошенной от неземного ужаса рожей – место не слишком выигрышное и в плане уюта, и в плане безопасности) и устроить небольшой марш-бросок. По карте, а карта Роговского, в отличие от моей, нарисована была не с потолка, а четко, даже с масштабом, до Щербинки выходило совсем немного – от силы километров восемь. Часам к двум должны быть на месте.
Дорогой в основном молчали. Нестройный топот сапог, шарканье, хруст мелких камешков и сухих веточек сливался со скрипом деревьев, свистом птиц и прочими ночными шорохами. Луны уже не было, и бездонно-черное небо, казалось, провисло от звезд. Звезд, мерцающих колючих точек в вышине, было превеликое множество. Казалось невероятным, что всё это ночное великолепие – дело рук человека. «Как яркий свет звезды вблизи не виден…» – бессмертные строки Павловича сами впрыгнули мне в голову.
— А дальше как там было? – улыбающимся голосом спросила Тома, подумав, что я обращаюсь именно к ней.
Я промолчал, не желая больше тревожить ночную тишину. Вот деревенщина, ничего же не помню из наследия великого поэта, ничего, кроме этой вот строчки. А ведь учили, в каждом классе школы что-то, да учили. Ничего, ни малейшего намека не осталось. Зато хорошо запомнилась история из тех, что в школе обычно не проходят. Серафим Павлович действительно путешествовал на звезду, принес оттуда какой-то талисман и сундук золота, который, естественно, целиком спустил на баб. Может быть, есть какая-то высшая справедливость в том, что после своего путешествия он утратил вкус к жизни и вскоре погиб. То, что позволено удачливому авантюристу, не пристало великому поэту. Уж Павлович-то, со своим отшлифованным чувством гармонии, не мог не понимать, какой титанический труд стоит за самой маленькой, самой неприметной звездочкой. Не понимать – и не уважать искусство древних строителей Неба.
Впрочем, мне ли его судить…
Трудно сказать, кто первый заметил огонек впереди. Дорога слегка виляла, как будто бы рыская вдоль невидимой прямой, молочно-белый огонек то исчезал за стеной деревьев, то появлялся вновь. Через несколько минут можно было сказать с полной уверенностью: он приближался, и это было что угодно, но только не деревня Щербинка, до которой еще шагать и шагать.
Не сговариваясь, остановились. Денисова быстро завязала какое-то лесное колдовство, Салтык и Толик приникли к земле. Остальные застыли в нерешительности.
— Один, идет нам навстречу, — спустя минуту вынесла вердикт Тома Денисова.
— Человек? – деловито осведомился Салтык.
— Идет на двух ногах, земля под ним не ноет, — Тома пожала плечами. – Не людоед и не гномик.
— И не демон? – как-то задумчиво поинтересовалась Антонова.
— А уж это как получится, — Денисову, казалось, раздражали расспросы.
— Давай-ка уж бегать от каждого бродяги с фонарем не будем? – Если Денисову раздражали расспросы, то меня не на шутку беспокоил собственный страх. – Пойдем, может быть, огоньку стрельнем?
— Вломим как следует, — невинно продолжил Роговской.
— И правильно, чего людей добрых смущает, — воодушевился Салтык, и мы, изрядно друг друга подбодрив, пошли вперед.
Двигались, впрочем, уже не так быстро и отнюдь не беспечно. Салтык и Толик впереди, я с девочками – поодаль, а завершал процессию Эдгар. Наших опасений он явно не разделял, но поиграть в замыкающего согласился без колебаний.
Огонек всё приближался. Это был не гриб и тем более не факел – спектр казался совершенно незнакомым. Какой-то странствующий маг со светоносным посохом? Вряд ли, приличному магу это не нужно: «кошачий глаз» – дело простое и надежное. Тогда кто? Оживший зачем-то мертвец со своим древним артефактом непонятного назначения? Какой-то инородец, не демон и не человек, а так просто, ходячее нечто?
Хватит голову себе забивать. Всё зло от лишних мыслей. Лучше о деле.
— Вспышка никого не собьет с толку? Что у нас с глазами? – деловито спросил я.
— Не надо вспышек, — отмахнулся Роговской, — этому с фонарем она всё равно не помешает, а нас ослепит. Лучше защиту себе какую-нибудь поставь, и с ножиком впереди всех не лезь. Мы, между прочим, последнюю баталию еще не разбирали, ты там не по логике совершенно в ближний бой попёр, не твой это вопрос…
Я ничего не ответил. Вспомнил лишь, как легко вышел кинжал из тела зарезанного гоблина, и смолчал. Воспоминание не доставило ни радости, ни печали, но как-то отрезвило.
Огонек был всё ближе. Казалось, он какой-то раздвоенный, словно человек нес в обеих руках по небольшому фонарю. Их лучи скрещивались на самой дороге, и перед путником пульсировало вытянутое пятно молочно-белого света, освещая путь. Удобно придумано. Но зачем два, разве одного мало?
А еще через полминуты всё как-то постепенно приобрело очертания знакомого, свойского, жеванного-пережеванного кошмара.
Путник вежливо посторонился, уступая дорогу Салтыку с Толиком. Это был невысокий мужчина в бесформенном плаще и большой, ощутимо не по размеру, шляпе.
Не было у него никаких фонарей. Свет – ослепительно яркий, белесо-мертвецкий свет, — бил прямо из-под шляпы, оттуда, где у человека должны быть глаза.
Попросту говоря, свет он испускал прямо из глаз. И это почему-то вызывало ужас, несовместимый с реальностью.
Салтык и Роговской, поравнявшись с прохожим человеком, на миг застыли в нерешительности. Человек поднял взгляд, и когда белые лучи сфокусировались на лице Салтыка, тот вздрогнул и отшатнулся, запоздало пытаясь заслониться рукой от невыносимого света. Его мертвенно-белое лицо, застывшее и совсем незнакомое, было в фокусе целую вечность – несколько мгновений. Потом прохожий перевел взгляд на Роговского, а Салтык поплелся в темноту, и звука его шагов я не слышал.
Наступала наша очередь.
— Пойдемте, девочки, — деревянным голосом произнес я, обнял за талию обеих, и зашагал вперед.
— Светить вот только не надо, мы просто мимо идем, никого не трогаем, тихо-мирно проходим мимо… – мне казалось очень важным что-то ему сказать, может быть, он ничего и не думал, может, он вообще не за нами, но тут – как с дикими собаками, как бы ни было страшно – идти прямо и уверенно, не оглядываться, только не оглядываться… как там Эдгар, прошел? Враньё, не чувствуют они никакого «запаха страха», они только на моторику реагируют, хоть ты обосрись там про себя, главное с уверенной мордой, деревянной спиной и размеренным движениями… Нет, оглядываться не надо, надо идти вперед, почему спины впереди идущих так ярко освещены, и эти жуткие длинные тени, что это значит – он смотрит нам вслед, он идет за нами? Не оглядываться, просто чуть ускорить темп, плавно, уверенно, Антонова уже вырывается, и пусть, вперед, иди же, вперед…
— Позвольте, уважаемый, — голос Эдгара остановил на миг лавину паники, но это был не тот голос Эдгара, это был голос смертельно перепуганного, растерянного существа, которое боится собственного голоса, собственных звуков, собственной жизни… Спины наших начали отдаляться, они понемногу переходили на бег, и Тома шепнула придушенно – Сережа, бежим! – и тут же сзади, в горячей панической близости, раздался топот, но это был просто Эдгар, который нас всё-таки догнал, успел, и тогда я тоже рванулся вперед.
Минут через десять мы перешли на шаг. На этот раз нас преследовали; оторваться нам удалось метров на сто, не больше. Заметив, что мы больше не убегаем, человек с горящими глазами перешел на быстрый шаг. А мы бежали бы и бежали, если б силы нас не оставили. Ужас и стыд. Всё было как во сне, когда всё вокруг кричит об опасности, а ноги передвигаются еле-еле…
— Сухарь, а он ведь за тобой идет, я это вижу, — прохрипел Салтык, глядя на меня с жалкой бессильной ненавистью. – Я это чувствую, Сухарь. Во что ты нас втянул, сука… Зачем мы тебя только взяли, зачем я дал себя уговорить…
— Слава, что ты несешь! – еле слышно проскулила Антонова. – При чем тут Сергей, ну при чем?..
У меня не было сил ответить Салтыку, как подобает. Мне тоже казалось, что глазастый идет только за мной, исключительно за мной – но так, наверное, должно казаться всегда и всем, когда за спиной – ночной ужас, а каждый твой следующий шаг становится короче предыдущего?
(Впрочем, на такие сложные умозаключения я в тот момент способен не был – придумал это позже, когда рассказывал кому-то эту историю, в десятый или какой-то там раз).
— Серый, он же правда за тобой… – Голос Роговского я узнал не сразу. – Может, поговоришь с ним… как тогда, в Заборье, ты же не зассал вернуться… профессиональное, помнишь? Просто профессиональное…
Такое уже было. Меня снова пытаются принести в жертву. Они же. Еще раз. Сколько лет с тех пор прошло… Мы же совсем детьми были…
— Ребята, вы что, с ума посходили? – Денисова уже плакала. – Не надо, как вы вообще можете…
— Тогда сама иди! – рявкнул Салтык.
— И пойду! – завизжала Тома.
Человек с горящими глазами нас медленно настигал. Сейчас нас разделяло метров пятьдесят, вряд ли много больше.
— Сережа, ничего не бойся, мы тебя не предадим, — зашептала мне на ухо Ленка Антонова, на секунду прильнув теплым боком к моей груди.
— А я не боюсь, — ответил я. – Мне просто противно. И правда, почему не сходить, не поговорить. Идите, я вас догоню.
Странно – безобразная сцена разрушила готическое очарование ночного кошмара. Ужас ушел, остался нормальный человеческий страх. Я и в самом деле был готов «поговорить» с нашим преследователем. По Заборью запомнилось — самое страшное не несет прямой физической угрозы.
— Сережа, ты что, не надо, не слушай их… – запаниковали сразу обе наших дамы, но я уже не слушал. Просто развернулся, сбросил с плеча руку Эдгара (напоследок он, кстати, успел дать мне дельный совет) и направился навстречу кошмару.
— Друзья, я Сергея здесь подожду, — донесся до меня голос эльфа. – Сам подожду и вам настоятельно рекомендую.
Чем там у них закончилось, я сразу и не понял. Мне было не до того: я высвобождал заклинание Пещерного Червя. Эдгар шепнул мне, что это, скорее всего, поможет, но только это: ни оружия, ни боевого колдовства тут не надо…
Безжалостный свет меня слепил, и заклинание едва не соскочило – но страх был настолько силен, что становился чем-то несерьезным, необязательным, балансируя на грани превращения в истерическое веселье. Я произнес все необходимые слова, ощущая, будто мне на лицо сама собой натягивается плотная вязаная маска, и всё погасло, и грянула тягостная утробная музыка, будто кто-то жирно ворочается во тьме, не зная даже, что вокруг — тьма, ибо света никогда не видал…
Сначала мне показалось, что я ослеп. Но я не ослеп. Просто глаза моего противника, который стоял метрах в полутора прямо напротив меня, погасли. Я уже не видел их света, свет меня уже не пугал – пещерный червь видит вещи иначе. Пропал свет, пропал и страх.
Света не было, и человека я видел очень отчетливо – так, как только и можно видеть в подземелье. Лицо было одутловатое и несколько грустное. Крупный, слегка крючковатый нос, пухлые щеки, жидкие усы, глаза слегка навыкат… Обычное лицо заурядного человека лет сорока пяти.
Взгляд у него был настороженный.
— Вы кто? – невежливо спросил я. – Зачем вы нас преследуете?
— Я… – голос его прозвучал сконфуженно. – Я – рыцарь Света. Вы не подскажете, почему здесь стало так темно?
Трактир был, что и говорить, лихой да уютный. Именно так я и представлял постоялый двор, где может остановиться группа путешественников, чтобы пополнить запасы, отдохнуть телом и душой, и даже, если повезет, завязать какую-то новую многообещающую интригу. Два просторных зала, разделенных деревянной колоннадой, два бара с одной общей кухней, несколько каминов, обилие гостевых комнат наверху…
И, конечно, публика. Разного рода авантюристы, как местные, так и пришлые, чинно сидят на своих местах. Один угол оккупировали строгие господа, по виду – лица высоких должностей, чуть дальше пируют купцы и состоятельные торговцы, здесь же можно встретить и артистов, и непринужденных женщин… Из нарочито затемненного конца малого зала скалятся какие-то малоприятные рожи, там взрывы грубого хохота и ядовитые облака табачного дыма… К ним строго приглядываются двое с каменными лицами, одетые в гражданское платье, а в другом зале уже разгорается свара: наглые полуорки пристали к приличным дамам, за них вступились шахтеры, и как бы дело не дошло до настоящей драки… Любопытные мещане готовы покупать любое вранье, которым их может угостить загулявший путешественник, компания горняков тихо, но со значением затягивают мрачную песню, а официантки озорно повизгивают, когда я шутя хватаю их за пухлые ягодицы…
Жаль, что всё это – лишь игра ума. Время было позднее, и просторный зал был практически пуст, а в малом уже не работал бар. Тем не менее, трактир был очень характерный, и завтра у меня, наверное, будет повод сравнить свои ожидания с действительностью. Если только мы задержимся здесь до завтра. И если и завтра мы будем «мы» — после того, что произошло, нельзя быть уверенным ни в чем и ни в ком.
— Воин Света, надо же. Да это Лёнька Остапов, приказчик у помещика Лобачевского Петра Анатольевича.
Любопытного ночного приказчика, который назвался Костей, привлек наш ошарашенный вид и странный темп нашей беседы. Улучив минутку, он принес несколько кружек светлого пива «за счет общества» и присел рядом – выведывать. Ничего выведывать, однако, ему не пришлось – Ленка Антонова выложила всё сама, да так подробно, что и переспрашивать почти что не пришлось.
История рыцаря Света, повстречавшегося нам на узкой дорожке, приказчика и позабавила, и удивила.
— Надо же, так до сих пор бродит ночами, людей пугает, — размышлял он. – Вот уж не подумал бы. Вообще-то я думал, его уже отвадили. Раз ему вломили, другой – и как-то вроде присмирел. Я так вас очень хорошо понимаю – встретишь такое ночью, в безлюдном месте, радости мало. Он же испускает. Страшно от него. Не прибили – и спасибо, а ведь могли бы, и ничего б вам за это не было…
— Так что у него с глазами-то? – спросил я.
— Да бес его знает. Он раньше-то вообще нормальным был мужиком. Служил у Лобачевского, да и сейчас служит, однажды пару лет назад пошел в Хамовники – договариваться насчет продажи скота. Помните, был момент, когда на севере какой-то падеж, цены на мясо всё вверх, и удержаться было трудно – всем ясно было, что цены такие долго не провисят, рухнет всё нахрен. Вот он и пристал к хозяину – пора, типа, продавать, хоть до половины поголовья свободно можно. Ну, и отправился в Хомяки, в Хамовники то есть, на встречу с каким-то вашим – вы ж с Хомячья, я правильно понял? – ага, опыт! — договорился там, очень хорошую сделку провернул, и обратно.
Костя перевел дух, незаметно огляделся, взял кружку и осушил ее за пару гигантских глотков.
— Ладно, чего, время ночное, можно немножко расслабиться… Ну так и обратно пошел. Ему говорили сколько раз: не лезь ты в Заборье, не твоего ума там вещи какие творятся. Лучше хоть в поле ночуй, или в лесу. Хотя дорога-то не безопасная уже, а ему попутчиков ждать было не резон, надо ему, понимаете, было скорее домой, потому что договор срочный. Ну он в Заборье и сунулся. Дескать, человек я мало кому нужный, убивать незачем, грабить нечего (наличных с собой не нес почти), чего б не заночевать, как человек? Ну и вот – заночевал…
Костя замолчал, задумчиво посмотрел на стол, уставленный пустыми кружками, махнул рукой.
— Был нормальный, пусть и скучный, а стал какой-то ошарашенный. И глаза, как фонари. И страшно с ним иногда до одури. Говорит, я теперь всё насквозь вижу, что было, что есть и чего не будет, вот только словами сказать не могу — сразу страх забирает. Так вот, смех-смехом (никто из нас даже не улыбнулся, но Костю это совсем не смутило), а работать-то он стал еще лучше прежнего. Такие сделки заключает на будущее – с ума сойти. Хочет, говорил, в Загорск податься, на бирже играть, только кому он там в столице нужен с таким портретом…
— А вот и он сам, — с мрачным удовлетворением произнес Салтык, глядя на распахнувшуюся дверь. На пороге действительно стоял он – рыцарь Света, одаренный торговец скотом, наш немыслимый ужас и позор.
— Поставьте ему кружечку за наш счет, ладно? – Я ядовито улыбнулся, Костя деловито кивнул и убежал обихаживать гостя. А нам пришлось вернуться к тому самому разговору – противному и необходимому.
Центром был я, все от меня чего-то ждали. Девочки смотрели на меня с преувеличенным сочувствием и благодарностью, Толик смотрел грустно и виновато, Салтык не смотрел вообще.
Эдгар имел покровительственный вид, и не случайно. В том, что мне удалось, в отличие от иных, сохранить хоть какое-то подобие лица, заслуга эльфа была велика. Во-первых, он помог подобрать верное заклинание, благодаря которому мне удалось, что называется, увидеть вещи в новом свете. Во-вторых, именно благодаря ему (пусть и случайно) я вообще привел в боевую готовность «Пещерного Червя» – сам он, как выяснилось, совсем забыл этот нехитрый, но в определенных обстоятельствах незаменимый номер. Еще с прошлого вечера собирались меняться – я ему «Червя», а он мне – «Домашнего Тирана», заклинание простое, эффективное, но малоизвестное. К счастью, поменяться не успели.
Наконец, именно Эдгар сделал мой триумф полным. Когда я пошел навстречу неминуемой гибели от руки удачливого торговца скотом, Эдгар предложил всем меня подождать. Разумеется, ждать пришлось ему одному.
— Сергей, скажи нам, пожалуйста, что ты вот сейчас о нас обо всех думаешь, — произнес Роговской, грустно глядя мне в глаза. – Надо же с чего-то начинать, в самом деле.
Вопрос заставил меня всерьез задуматься. Сказать им правду? Тогда мы все разойдемся. Точнее, уйду я, а они, объединенные общим позором, продолжат путь – с нарочитым пафосом и самоуничижением, но без меня. Так не годится. Попробовать сказать им половину правды? Тогда уйдет Салтык, а дамы наши всерьез обидятся. И этого нельзя. Сделать вид, что не понял ничего? Не поверят. И что же делать?
— Я вас слишком давно знаю, чтобы как-то радикально менять мнение, — начал выкручиваться я, подпуская немного неловкой иронии. – Да и не случилось сегодня ничего такого уж прям нового. Помните — восьмой класс, поход, холмы? Я-то помню.
— Сереж, ну прости ты их, — Ленка обняла меня, на секунду ткнулась лицом мне в плечо. – Ну, обосрались чуточку, бывает же с каждым, а? В следующий раз вот Слава нас всех выручит. Или Анатолий.
Я начал звереть, бесконтрольно и тихо, и Антонова меня сразу же отпустила.
— Про тот поход я помню не только это, — с ненавистью произнес Салтык. — В девятом классе было. Я же прав оказался тогда, и сейчас прав наверное — этот кретин с глазами именно тебя искал. Толь, скажи, что это так?
— Я не знаю, — спокойно ответил Роговской. – Вообще-то вряд ли.
Салтык посмотрел на него с ненавистью. Потом он посмотрел с ненавистью на меня. Он был ужасно похож на прямого, грубого и честного человека, который смотрит с ненавистью на хитрого подонка.
Выдержка меня подвела – я непроизвольно ухмыльнулся.
Ни слова не говоря, Салтык встал и полез на меня через стол, ужасно гремя пивными кружками. Я вскочил и отступил на пару коротких шагов; вскочил и Роговской, вскочили все.
— Слава, немедленно остановись, как обещал, — скомандовал Роговской, и Салтык действительно остановился. Осмотрелся, будто бы невидящим взглядом, сел обратно на свою скамью. Я, глядя на него спокойно и в упор, сел напротив.
— Толик, я ответил на твой вопрос? – осведомился я, обращаясь уже к Роговскому.
— Пожалуй, да, — поколебавшись несколько секунд, ответил он.
Всё это было, конечно, весело и познавательно, но ни на шаг не приближало нас к победе.
— В общем, так, — начал я. – Я предлагаю обо всём забыть. Мало ли что. Темное какое-то дело. Будем считать, что нас околдовали. Согласны? При том, что это чистая правда. Он что-то испускает, сами слышали. С ним иногда страшновато.
— Как на двенадцатом километре, — подхватила Антонова. — Помните? Нас полностью сковала, а Сережа выпутался. Наследственное у него.
— Я, в принципе, согласен, — подтвердил Роговской. – Хотя и тяжело, конечно.
Салтык надулся и молчал, как малобюджетная театральная декорация.
— Господа, — вступил Эдгар. – Ситуация выходит, прямо скажем, парадоксальная. Сергей – единственный, к счастью, пострадавший в этой истории. И он же уговаривает нас забыть обиды, как будто это он перед нами виноват, а не наоборот. Вы не находите это странным?
Пауза, словно прореха в ткани реальности, образовалась как-то сама собой. На Салтыка никто не смотрел.
— Да, — твердо сказал он, когда мне уже казалось, что пауза будет вечной. – Я неправ. Я это признаю. Сергей, я надеюсь, ты искренне готов оставить обиды. С моей стороны ты всегда можешь рассчитывать на поддержку.
И здесь я почувствовал, что кто-то (скорее всего, я) за эти слова еще крепко поплатится.
Но это в лучшем случае завтра, а сейчас – спать.
Голос Рассказчицы.
Голоса Романа Бастурмина и Лизы Танненбаум.
Рассказчица: Доброй ночи, девочки и мальчики. Сегодня я расскажу вам историю про одного мальчика, которая произошла совсем недавно.
Ваня Вилочкин был задиристым и непоседливым мальчиком. Учился он плохо. В начале каждой четверти он старался и получал хорошие оценки. Но ему быстро надоедало учить уроки, и он скатывался до троек. Однажды одна девочка из его класса пожаловалась классной руководительнице на Ваню. Она сказала, что Ваня проникает в ее сны и хулиганит там. Ей сначала не поверили. Мальчики решили, что Ваня Вилочкин просто ей нравится, и стали ее дразнить. Однако скоро Ваня начал проникать и во сны других мальчиков и девочек. Особенно доставалось от Вани его однокласснику Егору Спичкину. Егор хорошо учился, не обижал девочек, и Ваня за это над ним смеялся.
И тогда все поняли, что Ваня действительно умеет проникать в чужие сны. Классная руководительница вызвала Ванину маму в школу, и они долго о чем-то беседовали. Когда мама пришла домой, она долго не говорила Ване ни слова. Просто сидела и грустно смотрела на своего сына. Ване даже показалось, что мама не сердится. Он начал рассказывать, как проникать в чужие сны и что там можно делать. Мама только качала головой.
Потом мама открыла шкаф и достала большую книгу в кожаном переплете. Ваня никогда не видел таких больших книг! Открыв книгу, мама начала ее читать, а Ваня сидел и слушал.
В книге рассказывалось про мальчика, который тоже умел проникать в чужие сны. Он долго шалил в чужих снах. Потом он начал просыпаться в чужих мирах. Но там он был уже совсем другим мальчиком. В чужих мирах он тоже шалил и хулиганил. Один мир он даже уничтожил совсем, вместе с людьми, которые там жили. Потом он решил пошалить в своем мире. Так же, как он шалил в чужих снах и в чужих мирах. Для этого он сначала проник в чужой сон. Этот сон снился одному очень важному дяде. Мальчик заснул во сне этого дяди и проснулся уже самим дядей. Так он стал вождем фашистов. Мальчика звали Адольф Гитлер.
Мама закрыла книгу. Ваня Вилочкин слушал очень внимательно. «Мама, я никогда не буду больше проникать в чужие сны. Я не хочу быть, как Гитлер», — сказал Ваня. Мама ничего ему не ответила, только крепко обняла.
С тех пор Ваня переменился. Он перестал прогуливать уроки и почти всегда делал домашнее задание. Ваня перестал проникать в чужие сны. Потом, когда ребята подросли и начали играть во сне, Ваня всегда играл честно. В чужие сны и миры он ходил только по приглашению. И даже когда он видел, что другие ребята немножко жульничают, сам он никогда не обманывал, когда спал. Так его поразила история, прочитанная мамой в большой книжке с кожаным переплетом. Мальчик вырос хорошим человеком, инженером.
Ну, девочки и мальчики, мы надеемся, что и все вы будете, как Ваня. А теперь вам пора вставать. Счастливого вам дня.
Музыка.
Роман Бастурмин: И вновь здравствуйте, дорогие радиослушатели единственного в мире свободного радио! Петушок пропел давно, дети судорожно собираются в школу, и программа «Детский Дом» окончила свое существование на наших свободных волнах. Для взрослых, которые еще спят, у нас есть свои, взрослые новости. Итак, в эфире, как и обычно случается, когда вы спите в этой позе, программа «Затяжной прыжок»…
Лиза Танненбаум: Здравствуйте, дорогие радиослушатели.
Роман: Позвольте представить вам Лизу Танненбаум, мою бессмертную… бессменную и верную помощницу. Лиза – очаровательная мулатка пышных форм, облаченная в белое обтягивающее трико. Единственное, что портит ее безупречный облик – это отсутствие одного переднего зуба. Лиза, когда ты вставишь зуб?
Лиза: Ром, так курить удобнее. Представляю моего коллегу: Роман Бастурмин, маленький толстый ехидный очкарик.
Роман (угрюмо): Лысый.
Лиза: Лысый. Так вот. Роман, ты обещал нашим слушателям какие-то новости.
Роман: Ну, принципиально ничего не изменилось… Да и с чего бы это, правда, Лиза? Однако кое-что, как верно заметил отец Чонгдуб в одной из наших закрытых передач, нуждается в уточнении. Во-первых, посетителям миров, относящихся по нашей терминологии к категории «догорающих», следует соблюдать особую бдительность в отношении псевдосуществ.
Лиза (изумленно): Рома, ты как сам-то считаешь – хоть кто-нибудь из наших слушателей понял, что ты сейчас сказал?
Роман (невозмутимо): Знание актуализируется в нужной точке. Это самоочевидно. Такова природа знания.
Лиза: Буду синхронно переводить. «Кому надо, тот поймет». Это Рома имел в виду.
Роман: Один из аспектов проблемы заключается в том, что псевдосущества, воспроизведенные для решения определенных задач, стоящих перед их создателем, при определенных обстоятельствах могут потерять направленность.
Лиза: Поясни, пожалуйста, для наших слушателей, что это за обстоятельства и как именно они могут повлиять на псевдосуществ. Кстати, если термин «псевдосущества» вам, дорогие радиослушатели, кажется непонятным, их называют еще и «орудиями судьбы».
Роман: Не запутывай, нашим слушателям прекрасно всё понятно. Такова природа наших слушателей. И то, что утром они будут вспоминать всё это как бессвязный бред, тоже в порядке вещей, правильно? (смеется)
Лиза: Не могу с тобой, Рома, не согласиться.
Роман: Итак, что касается темы нашей беседы. Из компетентных источников нам стало известно, что так называемое «критическое исчерпание первого ряда», когда всё в мире еще сохраняет видимость осмысленности и порядка, но никаких причин для развития и усложнения системы не осталось, когда мир как бы «зависает», может непредсказуемо повлиять на активное псевдосущество. Образно говоря, оно может «упустить цель» и действовать дальше относительно самостоятельно. В каких-то случаях оно может перекинуться на совершенно постороннего человека, пожрать его живьем или усыпать дарами, в зависимости от исходной посылки.
Лиза: Эффект джинна, да?
Роман: Да, кстати. Но есть и другие возможности, они сейчас более актуальны для некоторых наших слушателей.
Лиза: Например?..
Роман: Например, вот, скажем, «формальный лидер». Тебе эти слова о чем-нибудь говорят?
Лиза (неуверенно смеется): Кажется, один такой сидит передо мной…
Роман: Но-но!.. Если несколько человек, объединенных общей целью, никак не могут договориться между собой о конкретных действиях, они могут создать себе формального лидера. То есть, псевдосущество, являющееся, что ли, суммой векторов каждого из участников.
Лиза: Звучит серьезно! А такое бывает?
Роман: Сам не видел, так что… бывает, конечно. Встречается еще и так называемое «лиловое чмыхало», это когда действующие лица воплощают и прогоняют всё, мешающее им двигаться вперед.
Лиза (торопливо перебивает): Не многовато ли для одного раза? Завтра говорить будет не о чем…
Роман: Не о чем говорить – значит, споем. Also, к нашим баранам…
Лиза: Момент! Тут у нас телефонный звонок. Послушаем?
Роман: Окей. Здравствуйте, дорогой наш радиослушатель! Мы беспредельно внимательны к вам, к вашему голосу, к вашим словам. Пожалуйста, представьте себя.
Голос слушателя (звучит неожиданно чисто и громко): Здравствуйте, я Михаил, проживаю в Москве. Вы знаете, я давно уже являюсь поклонником вашей передачи, и хочу задать вам один вопрос. Он очень важен для меня.
Лиза: Пожалуйста, мы вас внимательно слушаем.
Роман: Чем можем…
Голос слушателя: Вы знаете, мне кажется, я такое же псевдосущество, про которых вы говорите. Что мне делать дальше, как вы считаете?
Роман: Интересный плод самонаблюдения. Не могли бы вы рассказать подробнее, как вы пришли к такому выводу?
Лиза: Не можете найти себя, свой путь?
Голос слушателя: Не совсем так. Иногда мне очень хочется убить футбольного комментатора Геннадия Орлова, хотя он мне ничего плохого не сделал. Мы с ним даже не знакомы! Как вы это объясните?
Лиза: Миша! Вы же совершенно не то хотели сказать! Пожалуйста, соберитесь. Концентрируйтесь расслабленно. Концентрируйтесь на наших голосах, но не напрягайтесь ни в коем случае.
Роман: Не проваливайтесь в бессмысленный сон. Уважайте себя и других слушателей.
Голос слушателя: Я уже не могу. А вы можете?
Роман: Миша, слушайте меня внимательно. Это важно. Вы наш. Не сметь отвлекаться. Как можно чаще днем и ночью вспоминайте, что спите. Мы передадим ваш запрос кому следует; я уверен, ма Калипса постарается присниться вам в самое ближайшее время. Подготовьте всё лучшее, что в вас имеется, для этой встречи. Она не повторится дважды.
Лиза: Теперь отключаем вас из эфира, продиктуйте, пожалуйста, ваши… (голос затихает) А сейчас – минута легкой музыки, соответствующей духу происходящего.
Роман и Лиза поют:
Migrants are flying
Migrants are leaving
Migrants shades
Are on the way…
Музыка постепенно затихает, сливаясь со скрипом веток и голосами птиц.
# Atrocity Migrants shade